Церковь и человечность

Святитель Николай. Фрагмент картины С. Ерошкина

Церковные реалии таинственны и полны парадоксов. Возьмем, например, некоторые поступки из житийной литературы, выпадающие за рамки правила «возлюби ближнего своего». Те самые, в которых святые подвижники не следуют правилу «не отвечай злом на зло», а совсем наоборот — святитель Николай Мирликийский бьет по уху (а что иное означает церковно-благообразное «заушать»?) нечестивца Ария, ревнительница почитания икон Евфимия Всехвальная опрокидывает лестницу, по которой полез иконоборец, желая в свою очередь сбросить наземь с константинопольских ворот чтимый образ Спасителя… Много ли казалось бы мы насчитаем таких примеров от общего количества известных нам праведных деяний? Может, сотую долю процента. Но пообщавшись с воцерковленными и вроде бы просвещенными людьми, мы вдруг обнаружим именно у этих эпизодов — чрезмерную популярность. Каким-то странным светом загораются глаза у иных молитвенников и ревнителей благочестия при упоминании об ариевом заушении. Хотя и не сказать, чтобы сами были любители подраться там, в миру, в прежней своей жизни.

Потом опомнятся, вздохнут: «Мало сегодня ревнителей благочестия, подобных древним… Мало…». История, между прочим, умалчивает, было ли заушение реальным или лишь легендарным, а также чем ответило на сей богословский аргумент окружение нечестивца, среди которого несомненно были и люди военные, любящие и умеющие подраться.

Мы не будем сейчас вдаваться в подробности и разбирать ситуацию, в которой немощный удар старца или женщины объявляется победой веры, а последующее возмездие со стороны еретической партии нарекается их поражением и всеконечной гибелью. Интересует нас другой вопрос — почему среди людей церковных так непропорционально велик запрос на довод «от кулака» (мы не думаем, конечно, что таких людей большинство). И почему в почете те спорные и далекие в общем от сути Евангелия эпизоды, в которых правда демонстрируется с помощью доводов силы.

Можно вспомнить, как Господь во время суматохи в Гефсиманском саду не обличает Петра, выхватившего меч и отрубившего одному из нападавших ухо, в жестокости, но лишь в неразумии (или тот не думает, что Иисус может попросить Отца, и Тот пришлет Ему на помощь легионы ангелов?). И исцеляет рану. Вроде бы все понятно — наше, христианское призвание не наносить раны, а исцелять их. О чем еще тут рассуждать.

Для нецерковных людей, подгоняющих все и вся под свои шаблоны, тут тоже все ясно — верующие по своей сути фанатики и должны вести себя агрессивно, этого все от них и ждут. Спорить с таким взглядом безполезно, во всяком случае сегодня мы этого делать не будем, а попробуем разобраться в проблеме, так сказать, внутри собственного дома.

И тогда, присмотревшись, мы увидим некую закономерность — для довольно большого количества церковных людей обращение произошло как некий скачок от «плотской» (страстной, направленной на грех и наполненной бессмысленными целями) жизни сразу к «духовной» (наполненной примерами из проповедей и житий святых, видениями из загробного мира и т.д.). Минуя среднюю ступень — «душевного» человека, от которого у нас, напомним, большинство правил человеческого общежития. Такое бывает и в обычной жизни — перескочил некоторый студент сразу с «начального» уровня на «продвинутый», с первого курса на четвертый. А усвоить содержание учебной программы пропущенных курсов почему-то не догадался. И можно думать, что в уровне его реальных знаний, а также в его собственной голове, возникнут от этого упущения некоторые несообразности.

Еще же будет смешнее и глупее, когда такой странный студент начнет всерьез рассуждать на темы пропущенных курсов с высоты своего, так сказать, «авторитета», поучать тех кто не прыгая туда-сюда добросовестно шел по наукам год за годом — тут дело добром не кончится, а кончится битьем, уже не натуральным, а анекдотическим, в котором неразумный самоучка превратится во всеобщее посмешище, и останется таковым, если не поумнеет.

Если с мирским примером все понятно, то с проекцией на духовную реальность вроде бы не очень — что же вы нам предлагаете? Отложить молитвы и духовную литературу и обратиться к «правилам хорошего тона», или еще того лучше — к «нравственному кодексу строителя коммунизма»?

Обратимся к Святым Отцам, раз мы говорим здесь о них. Отцы пишут о данном случае как о весьма распространенной проблеме и в их время. У воцерковляющихся людей преобладает одна из двух склонностей (либо к Богу, либо к людям), а для развития второй каждому приходится проделать большую внутреннюю работу. Если кто легко понимает что такое «любить людей», тем легко общение на духовные темы, внешняя церковная деятельность — но трудно уединение, молитва и развитие внутренней духовности. Если кто, наоборот, тяготеет к «любить Бога а не людей», склонен к одиночеству, молчалив, сосредоточен на внутренней жизни, — этим трудны дела любви и милосердия, легкие для «душевного» человека, зато близки темы «стояния в вере», бескомпромиссного хранения церковного Предания. Это, по-видимому, наш рабочий случай.

Знаменательно, что Отцы, во-первых, не противопоставляют один тип духовности другому, а стараются показать важность и того и другого служения и одновременно их ограниченность. Ограниченность же приводит ко временному непониманию, которое, если процесс запущен, может стать и постоянным.

А во-вторых, в своих поучениях наши наставники всячески советуют приобрести недостающую часть, поскольку заповедей важнейших две, возлюбить надо и Бога, и ближнего, и чем-то одним обойтись не удастся. Более того, по недостатку «второй заповеди» следует судить об иллюзорности и ложности выполнения первой! Большой любитель Бога, не любящий других людей — это химера, иллюзия духовности, путь ложный и гибельный. Большой любитель ближнего, проявляющий это качество за большим столом, полным яств и взаимных похвал, но при этом сразу сникающий, когда нужно идти вычитывать какие-то правила, — это тоже химера, иллюзия духовности… Оба случая, по святоотеческой практике — часто встречаются, вполне себе рабочие ситуации и требуют своевременной диагностики и квалифицированного духовного лечения.

А в-третьих, что самое удивительное, Отцы учат не придавать никакого значения тем самым «достоинствам», к которым у нас есть склонность от природы, поскольку в них и нет никакой нашей заслуги — они даны нам изначально, и стало быть, если нам хорошо и приятно подавать милостыню (или, для другого рабочего типа, долго и много уединенно молиться), то никакой нашей заслуги в этом и нет! А вот обратное — когда мы с преодолением себя делаем что-либо доброе, хоть молитву, хоть милостыню, это имеет ценность пред Богом, но главное — это меняет самих нас, поскольку всякая перемена происходит со скрипом, с напряжением сил, и никак иначе.

В жизнеописании недавно ушедшего из жизни православного американского монаха отца Серафима (Роуза) есть такая интересная подробность. Проведя годы жизни в аскетических трудах, этот монах последние годы перестал давать желающим получить из его рук «душеполезное чтение» писания монахов-аскетов. И не «Лествицу» получали от него эти люди, и не «Невидимую брань», а например «Оливера Твиста», написанного добрым старым Диккенсом в добром старом 19 веке, с наставлением — прочитать и обдумать поступки героев, несколько раз перечитать тот или иной эпизод.

Давался Диккенс, как мы понимаем, не для уютного чтения на диванчике под приятную музыку, а как пример «душевной» книги с разбором «душевных» поступков, правильная оценка которых должна была помочь ученику что-то изменить в собственном «душевном» человеке. Отсюда вывод, даже глобальный — настоящей духовности невозможно добиться, не развив в себе настоящую «душевность» и настоящую «человечность». Можно (иногда) оставить в стороне «правила хорошего тона», но нельзя приблизиться к Богу, избегая помощи людям, создавая конфликты с теми, кто нас окружает, и ничему из этих конфликтов не научаясь. Евангелие многократно, в разных примерах предостерегает нас от такого — это и вошедший на брак в неподобающей одежде, и неразумные девы, и раб, сокрывший свой талант в земле… Все эти примеры одинаково печальны, и подражать им не стоит.

И еще один вывод, еще глобальнее — наше время иногда называют (с негативным оттенком) временем возрождения религиозности, неким новым средневековьем, имея в виду не только православие в России, но и другие явления — такие как ислам в западном мире и харизматический протестантизм повсюду. Но мы можем отметить, что наиболее популярны и наиболее быстро растут именно те религиозные группы, где мораль как таковая отсутствует, или заменяется неким суррогатом из религиозных правил, где человеческая жизнь сама по себе не имеет никакой цены. Так и возникает то, что принято называть фанатизмом, ибо фанатизм — это религия нового времени, религия без морали, чуждая нравственности и человечности.

Для православных христиан, чтобы не ассоциироваться с подобными группами фанатиков, важно всегда помнить о человечности, проявлять эту человечность повсюду, учиться ей… Житие Николая Чудотворца содержит десятки примеров такой «человечности» святого, бесчисленны случаи помощи людям по молитвам к нему, и все эти случаи полны милосердия и любви. Это и есть подлинный евангельский опыт Церкви, и никакие измышления и умствования не смогут его отменить.